Подчинение территории: как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой
Россия еще в советские времена плотно «подсела» на «нефтяную иглу». Нефтедолларами затыкали дыры в социалистической плановой экономике. К середине 1970-х на СССР приходилось 20 % всей добытой нефти, он занимал первое место в мире. Почти 60 % нефти страны добывали в Ханты-Мансийском автономном округе (ХМАО). О том, как интенсивная добыча ресурсов влияла на судьбу коренных народов и экологию мест их обитания, никто не беспокоился.
Сегодня в Югре (ХМАО) добывается примерно 40 % российской нефти, крупнейшие нефтяные предприятия, по сообщениям расследователей, принадлежат приближенным к властям бизнесменам, а коренное население Югры формально стало самым защищенным в России. Правда, ханты пытаются, как правило безуспешно, не допустить нефтедобычи на священных для них землях, а ХМАО, по мнению главы Росприроднадзора Светланы Радионовой, остается одним из самых грязных регионов страны. По итогам 2022 года, в ХМАО произошло почти три тысячи аварий на нефтепроводах, а объем загрязненных нефтью земель составил 1,65 тысячи гектаров, из которых 1,5 тысячи гектаров приходится на две «дочки» «Роснефти».
Какой ценой добывали нефть в Ханты-Мансийском автономном округе, к каким последствиям для природы это привело, что происходило с коренным населением Югры — ханты, манси и ненцами, и в каком положении они сейчас, читайте в совместном материале Perito и экологического издания «Кедр» (признано иноагентом в России).
Этот материал — первая часть нашего специального проекта «Подчинение территории: Как Советский Союз и его наследница Россия обращаются с ресурсами, людьми и природой». В ближайший месяц у нас будут выходить материалы о добыче нефти, настоящей цене атомной энергетики, последствиях культивирования хлопка и ртути с сурьмой, добыча которых превратила беднейшую область Кыргызстана в свалку токсичных отходов.
Читайте спецпроект по ссылке resources.perito.media
Всерьез о том, что в Западной Сибири есть нефть, впервые заговорил в 1932 году влиятельный ученый-геолог, академик АН СССР Иван Губкин. Он считал, что строение Аппалачской впадины в Северной Америке, где в то время добывали нефть, очень схоже со строением Западно-Сибирской низменности. В научном сообществе гипотезу назвали «очередной авантюрой Губкина». Тогда считалось, что искать нефть в малонаселенной и труднопроходимой тайге себе дороже, а экспедиции еще не приводили к существенным открытиям.
Но Губкин, который, по признанию его современника геолога Владимира Белоусова, «постоянно искал вокруг себя вредителей» и мог разрушить карьеру несогласных с ним, продолжал настаивать на своей версии.
В 1939 году Иван Губкин умер, а после Великой Отечественной войны, в 1946-м, чиновник-геолог Василий Сенюков заразился идеей масштабного разведочного бурения в Западной Сибири, что «ускорило бы открытие новых нефтяных и газовых месторождений». Он написал об этом Сталину в обход тогдашнего министра нефтяной промышленности Николая Байбакова.
«Разведочные скважины на нефть и газ бурят вблизи районов, где они уже обнаружены, либо в новых местах, где прошли геофизические исследования. Это, как говорится, азбука. Сенюков же предлагал на первый взгляд крамольную вещь, чуть ли не авантюру: бурить скважины одновременно на огромных пространствах, не прибегая к трудоемким исследованиям», — вспоминал Байбаков.
Сталин позвонил Байбакову, но министр, оробев, убедил сам себя в целесообразности такого подхода: «Я понял, что Сталин ждет от меня большего, и решил резко прервать размышления вслух: „Мы можем прогореть. Конечно, риск велик, но рисковать надо. — И, мгновение помедлив, закончил: Товарищ Сталин! Я поддерживаю это предложение“. Сталин после некоторого раздумья сказал: „Давайте, пробуйте“».
В 1947 году Совет министров СССР утвердил программу бурения 29 опорных разведочных скважин. Первые восемь, по югу Тюменской области, залежей нефти и газа не открыли. В 1949 году первая скважина программы, заложенная в центре современной Тюмени, дала лишь столб минеральной воды.
В сентябре 1953 года правительство СССР собиралось закрывать программу бурения как безуспешную, но произошла очередная случайность: 21 сентября на скважине под поселком Березово в Ханты-Мансийском национальном округе, заложенной не в том месте, которое было отведено по проекту, при бурении случилась авария. Со страшным гулом на поверхность вырвался фонтан воды и метана высотой 50 метров. Это напугало местных жителей и уничтожило буровой инструмент. Но в 1958 году уже из другой скважины, близ села Малый Атлым, пошла первая нефть.
В 1960-х добыча нефти в регионе, который раньше даже не считался перспективным, росла колоссальными темпами. Как пишет в своей статье об истории развития нефтяной промышленности Югры доктор исторических наук Галина Колева, с 1965 по 1969 год добыча увеличилась в 22,3 раза, с 953 тысяч тонн до 21,3 миллиона тонн нефти. В 1974 году Ханты-Мансийский национальный, как он тогда назывался, округ вышел по объемам добычи на первое место в СССР, а страна стала мировым лидером в этой сфере. К 1988 году в регионе добыли рекордные 409 миллионов тонн.
В 1965 году группа мастера Григория Норкина пробурила первую скважину на Самотлорском месторождении под дном одноименного озера. Это седьмое в мире и крупнейшее в СССР и России месторождение. Запасы нефти, качество которой было сильно выше, чем на других, в Самотлоре составляют 7,1 миллиарда тонн, но добраться до него и обосноваться на болотистой местности было очень тяжело. Чтобы организовать добычу, планировалось даже слить воду из озера в ближайшую реку, Вах, как говорил «Известиям» в 2015 году ветеран-нефтяник Анатолий Козленко. Но от этой идеи отказались, а бурить стали прямо на болотах, создавая искусственные острова для буровых вышек.
Население региона с 1959 по 1991 год выросло в 10 раз, до 1,3 миллиона человек. На комсомольские стройки и за карьерным ростом ехали со всего Союза. Преимущественно это были русские (66,3 % на 1989 год) и украинцы (11,6 %). Вначале работа кипела без погони за длинным рублем, уверена ветеран Самотлора Надежда Юртаева: «Финансовой выгоды для нас, самых первых, особой не было по сравнению с теми, кто приезжал на Север позднее. Тогда при переезде нам были положены подъемные в размере двух окладов, северная надбавка 10 % через каждые два года и районный коэффициент 50 %».
Люди жили в условиях резко континентального климата в вахтовых поселках, вагончиках и деревнях, которые потом стали нефтяными городами: Нефтеюганском, Когалымом, Ураем, Белоярским, Лангепасом. Летом температура поднималась до 34 градусов, зимой могла опускаться до минус 37 градусов с сильными ветрами и метелями. Летом человека попеременно атаковали то полчища комаров, то стаи оводов-паутов, то тучи мелкой мошки.
Натыкались и на медведей. «Много тогда было случаев, вызывающих, как говорят, смех сквозь слезы. И воду пили из луж, бросая в них военные шашки для обеззараживания. И с целыми семействами медведей встречались посреди тайги нос к носу, размышляя, кому первому проявить гостеприимство: нефтяникам перед тремя парами загоревшихся глаз-бусин, или медведям перед странной компанией незнакомых собратьев», — пишут в выпущенном правительством ХМАО подарочном фотоальбоме 2000 года «Здравствуй, Югра!»
К середине 1970-х годов экспорт нефти и нефтепродуктов стал обеспечивать почти половину валютных поступлений в страну. По оценкам историка Марины Славкиной, ведущей исследовательницы нефтегазового комплекса России, валютная выручка СССР в 1970-х выросла в 15 раз, с 3,7 миллиарда до 15,74 миллиарда долларов США.
В СССР тем временем окончательно остановились косыгинские реформы, которые должны были ввести рыночные механизмы в плановую экономику. За счет добытой и проданной за рубеж нефти СССР активно затыкал дыры в экономике, закупал недостающее сырье. Младореформатор 1990-х Егор Гайдар в книге «Гибель империи» приводит слова председателя Совмина СССР Алексея Косыгина, обратившегося к начальнику «Главтюменнефтегаза» Виктору Муравленко: «С хлебушком плохо — дай три миллиона тонн [добычи нефти. — Прим. ред.] сверх плана».
Через 20 лет ударное освоение привело к серьезным проблемам. К 1980-м годам приросты добычи и среднесуточный дебит скважин стали падать. Росла обводненность, то есть в нефть стала примешиваться вода, которую закачивали в скважину для увеличения давление пласта, чтобы вытолкнуть нефть. В 1978 году первыми по этой причине не смогли выполнить план «Сургутнефтегаз» и «Юганскнефтегаз», а Самотлорское месторождение в 1980 году раньше срока вышло на пик своей добычи в 158,9 миллиона тонн в год. К 1990-м добыча на месторождении резко упала до 16,7 миллиона тонн.
Вплоть до начала 1980-х годов, как пишет исследовательница Галина Колева, в ХМАО преобладал фонтанный способ нефтедобычи. Фонтаны нефти били практически на всех месторождениях и романтизировались в творчестве. Например, в песне «Геолога заветная мечта» были такие строки: «Но только у геолога заветная мечта — умыться первой нефтью из фонтана». Для природы это было совсем не так романтично, как для геологов. «Коммерсантъ» писал, что в советское время на Самотлоре фиксировались огромные разливы нефти. Насколько огромные, издание не уточняет.
«Было обширное загрязнение окружающей среды от месторождений, от разливов нефти. Тогда их целенаправленно многие не фиксировали. На экологию оглядывались, конечно, но главное было выполнить план по добыче нефти, по проходке бурения. Спрашивали в первую очередь это», — рассказал в беседе с Perito ученый-геоэколог Тюменского научного центра Сибирского отделения РАН Дмитрий Московченко.
Сколько гектаров земли в регионе было загрязнено в советский период, достоверно неизвестно. Но по оценкам бывшего директора НИИ природопользования и рационального использования природных ресурсов ТюмГУ Андрея Соромотина, к 2011 году площадь земель и акваторий Югры, подвергшихся когда-либо нефтяному загрязнению, составляла не менее 1,5 миллиона гектаров, или почти 3 % от общей площади региона.
Нефтяные разливы очень опасны для окружающей среды. Нефть хорошо горит, и поджигание разлива — один из способов его ликвидации. Нефть токсична и смертельно опасна для почвенных микроорганизмов и животных. Тяжелые частицы нефти, если загрязненную землю не рекультивировать, остаются в почве коркой и многие десятилетия там почти ничего не сможет вырасти.
Если нефть попадает в воду, то стелется тонкой пленкой на поверхности и не дает возможности рыбам и микроорганизмам получить достаточное количество кислорода. Рыба гибнет. Загрязненная нефтью шерсть ондатр, бобров и других земноводных млекопитающих слипается и больше не удерживает тепло. Пострадавшие животные умирают от переохлаждения.
По словам геоэколога Московченко, основные причины нефтяных разливов того времени — сильная коррозия трубопроводов на магистральных и промысловых нефтепроводах. «У нас условия геоэкологические очень сложные. Болота, холод. Замерзание грунта зимой и размерзание летом. Из-за этого коррозия трубопроводов всегда была сильной, потому и аварий было довольно-таки много», — пояснил ученый.
Нефть попадала и в воду. «К концу 1980-х годов рыба, выловленная даже в больших реках, Оби и Иртыше, она воняла нефтью. Сейчас этого нет», — рассказал Perito бывший глава Природнадзора Югры Сергей Пикунов. Он имеет в виду, что с начала 2000-х годов, когда за экологией в регионе стали следить, реки стали чище, хотя, по данным Ханты-мансийского окружного гидрометцентра, вода в этих реках до сих пор оценивается как грязная. «Загрязнения нефтепродуктами до сих пор есть, но высоких и экстремально высоких концентраций не фиксировалось», — ответили в организации в ответе на редакционный запрос.
В 1960-е годы появилась и другая проблема — сгорающий в факелах попутный нефтяной газ (ПНГ). Этот способ его утилизации самый вредный, в атмосферу в больших количествах выбрасываются сажа и тяжелые металлы: ртуть, мышьяк и хром, провоцирующие у человека развитие рака, поражения нервной системы и в очень больших концентрациях способные привести к летальному исходу. Металлы попадают в атмосферу, оседают на почве и проникают в воду. «В те годы, о которых вы говорите, я работал на практике на студенческой, — вспоминает в разговоре с Perito руководитель „Юганскнефтегаза“ времен ЮКОС Тагирзян Гильманов. — Тогда, помню, летишь на самолете, пролетаешь нефтяные города, а кругом факела на месторождениях горят. Обустроенные, но все равно».
Проблему начали решать в 1973 году со строительством Правдинского, Нижневартовского и Южно-Балыксклого газоперерабатывающих заводов. Часть газа, перерабатываемого на новых предприятиях, превращалась в топливо для Сургутской ГРЭС, воздвигнутой в то же время. К 1985 году в Тобольске Тюменской области запустили нефтехимический комбинат по производству полимеров из попутного газа и газового конденсата. Сегодня мощности одного из крупнейших предприятий в «Сибур Холдинг» составляют один миллион тонн полимеров в год. «Развивались технологии, развивалась страна. Конечно, в первые годы других условий не было. Нефть была нужна, а с газом не успевали, — добавляет Гильманов. — А факелы быстро потушили. Сегодня, пока ты не решишь проблему ПНГ, никто тебе не даст разрешения на разработку месторождения».
Следы советских разработок и сейчас можно увидеть в неожиданных местах. Ura.news пишет, что в Югре ходит слух, будто нефтяники ХМАО стали постоянно в болотах натыкаться на советскую технику. Якобы транспорт в годы СССР могли топить специально: вытягивать и ремонтировать машины было дороже, чем заказать новые.
К началу освоения месторождений, в середине 1950-х, ханты и манси были уже частично встроены в советскую жизнь: работали в колхозах, имели разработанную советскими учеными письменность и газету на хантыйском языке «Ленин пӓнт хуват» («По ленинскому пути»). Но при этом старались жить на своих землях и до некоторой степени сохранять традиционный уклад жизни. Стадо оленей в колхозной деревне не выпасешь — нужно большое пространство.
В 1925 году при ВЦИК СССР был учрежден Комитет Севера с целью советизировать малые народности. Он функционировал 10 лет и отвечал за разработку букварей на языках туземцев, обучение их русской и местной грамоте, организацию медицинской и ветеринарной помощи. По всему Союзу было создано 10 культбаз, из которых две построили в Остяко-Вогульском национальном округе (сейчас — ХМАО-Югра). Помимо этого, учреждались и туземные советы, представлявшие собой вариант местного самоуправления для различных общин коренных народов.
«Были созданы комитеты бедноты, которые решали, кому сколько налогов платить, кому жилье дать. Причем стада из 50 оленей для ханты считались признаком зажиточности, а значит, такие семьи облагались в несколько раз большим налогом, — объяснила в разговоре с корреспондентом Perito начальница фольклорного центра Обско-угорского института прикладных исследований и разработок, хантыйка Ольга Ерныхова. — В отношении ненцев такие стада считались бедняцкими, потому что их неизвестно почему — этот вопрос плохо изучен — причисляли к кочевникам».
В повсеместно создаваемые колхозы охотнее шли бедные ханты: «В 30-е годы колхозы учреждались и на культбазе в Казыме, и в Березово, и в Полновате. Бедняки, у кого было мало оленей или не было совсем, поддерживали такое вступление и советские реформы. Те, кого считали зажиточным населением, такое не поддерживали, как, впрочем, и по всему СССР», — добавила Ерныхова.
28 декабря 1931 года 50 вооруженных ханты забрали из школы при Казымской культбазе всех детей. Восставшие, их было около 150 человек, требовали закрыть школу, вернуть в туземный совет местных авторитетных кулаков и прекратить репрессии шаманов, которых власть воспринимала как лидеров мнений, настроенных против советов. Ханты протестовали, говорили, что у них отбирают оленей, рыбачат на священном озере Нумто и не дают учить детей традиционному промыслу. Разгорелось Казымское восстание, которое кончилось ритуальным убийством пятерых советских чиновников и крупными репрессиями в отношении казымских ханты и ненцев.
«Репрессии [шаманов] шли вплоть до открытия нефтяных месторождений. Последнего шамана, Алексея Григорьевича Покачева, забрали, еще когда я в школе учился. Его арестовали, судили за то, что шаманил против советской власти», — рассказал в разговоре с Perito 75-летний популярный хантыйский писатель, президент югорской Ассамблеи представителей коренных малочисленных народов Севера и вице-спикер Думы ХМАО Еремей Айпин. По данным «Мемориала» (Минюст считает организацию иноагентом), в 1957 году Ханты-Мансийский окружной суд признал Покачева виновным в антисоветской пропаганде (статья 58-10, часть 2), но уже в 1959 году Верховный суд РСФСР его реабилитировал.
Дети ханты и манси учились в школах-интернатах при деревнях, хотя и далеко не все.. Герои документального фильма «Колыбель» (1989) о проблемах варьеганских ханты в Югре рассказывали, что учителя избивали хантыйских детей. Это подтверждал бывший директор варьеганской школы по фамилии Недорубов (имя не приводится). Костю Айпина, который жаловался на камеру, что его побил учитель, после этого отчислили из школы.
В итоге к 1989 году в образовании сложилась тяжелая ситуация. Как пишет экс-депутат Думы ХМАО манси Татьяна Гоголева, среди пимских (живущих на реке Пим) ханты в те годы многие получили только два-три класса образования в школе-интернате, реже встречались закончившие пять-шесть классов.
Многие представители народов Севера работали на колхозы — сдавали рыбу, пушнину, разводили оленей и выращивали в неволе черно-бурых лис и песцов — и таким образом зарабатывали себе на жизнь. Деньги, вспоминает Еремей Айпин, получали небольшие, меньше 100 рублей в месяц: «Роскошно тогда никто не жил, а на питание, одежду, обустройство жилья хватало».
Удельный вес рыбной промышленности в ХМНО, по данным, приведенным доктором исторических наук Галиной Колевой в статье «История нефтяной и газовой промышленности ХМАО-Югры», на 1959 год составлял 61,7 %. Национальный округ славился сибирским осетром и тайменем, которые сегодня включены в Красную книгу из-за бесконтрольного вылова и загрязнения рек.
С приходом «большой нефти» добывать рыбу и пушнину стало сложнее. Нефть попадала в воду, из-за чего рыбы в водоемах становилось меньше. Разливы нефти ликвидировались, например, простым выжиганием почвы. В лесах, где раньше охотились ханты и манси, все чаще можно было слышать звуки строительной техники, а по не тронутым до этого человеком местам протягивали нефтепроводы, ЛЭП, прокладывали дороги.
Добыча пушнины с середины 1960-х стала сильно падать. По данным журнала «Югра» за 1991 год, в 146 раз сократилась добыча медведя, выдры и красной лисицы, в 3–5 раз — белки, куницы и горностая, в 1,8 раза — соболя и колонка. Колхозы и промхозы начали увядать.
«Если были места, куда уходить, уходили подальше. А если некуда было уходить, так и жили. Кто оставался вокруг месторождений — работы нет, образования нет. В основном такие люди спивались или растворялись: уходили искать работу кто в поселки, кто в города. Забывали язык, культуру. Много таких было. Сегодня из 30-тысячного коренного населения больше четырех тысяч населения имеют родовые угодья. Вот и итоги ассимиляции», — констатирует Еремей Айпин.
Советское административное деление не учитывало устойчивые социальные связи юганских ханты, в результате чего они атомизировались. Так, образование Нефтеюганского района в 1980 году, передача Варьеганского, Аганского и Покурского сельсоветов Нижневартовскому району привели к обрыванию традиционных социальных связей: «Не ездили даже за невестами. Выросло целое поколение, ни разу не видевшее своих родственников, живших на соседней реке», — заявляла экс-депутат Думы ХМАО Татьяна Гоголева. Ее слова приводятся в сборнике Совета Федерации от 2009 года о взаимоотношениях коренных народов с промышленными предприятиями.
И если местные русские, жившие в Югре еще до освоения месторождений, знали о ханты и манси, то комсомольцы и нефтяники, приехавшие в регион на нефтепромыслы, культурными особенностями финно-угорских народов не интересовались и уважения к ним не испытывали.
«Как у нас было с родовыми угодьями моего деда у Казыма? Рядом стали обустраивать месторождение. Куда деваться ханты? Они живут на своей земле. Их начинают теснить, они начинают передвигаться, ставить избушку выше, потому что нефтяники рядом с его избушкой уже собирали ягоды, — рассказала Ольга Ерныхова. — И если был ручей, мост через него, то пытались разобрать мост, чтобы к ним никто не пошел. Потому что были случаи, что обносили их избы, и священные места тоже, бывало. Ну, есть же воры».
В своей статье «Нефть, маргинализация и восточные ханты» исследователи Эндрю Вигет и Ольга Балалаева вспоминают случай, когда приезжавшие на рыбалку нефтяные рабочие оборудовали себе лагерь на берегу реки Тромъеган у подножья холма, известного местным ханты как священное место Торым-Кот. Рабочие спилили большинство деревьев на холме, в том числе и высокую березу, которую коренное население воспринимало как печную трубу дома одного из их богов. На ней висели жертвенные шкуры оленей.
Чтобы добывать песок для строительства дороги на месторождение, приехавшие срыли священный для всех восточных ханты холм Ими-Яун близ деревни Руссинской в Сургутском районе. Все, что осталось, — это открытый песочный карьер почти в километр длиной, полкилометра шириной и 10 метров глубиной.
«В газете „Труд“ или в „Известиях“ вряд ли бы про это написали. Не было СМИ, которые вынесли бы эти процессы в публичное поле. Понятно, что не было и дикого желания навредить коренным народам. Никто не был злодеем, никто не хотел причинить зло, — объяснял в разговоре с корреспондентом Perito сенатор от ХМАО Александр Новьюхов, хантыец по национальности. — На первых этапах освоения месторождений колхозам выдавали разнарядки, привлекали коренные народы, потому что, кроме них, никто тогда не мог проехать туда, куда нужно было геологоразведчикам».
Ханты верили, что нефтяники «гневают природу», и она отвечает. Член Белоярского отделения ассоциации «Спасение Югры» хантыйка Антонина Ледкова вспоминает разные истории. То якобы катер без причины ломался, когда подплывал к святым для ханты местам. То «одна женщина-этнограф», которая в 1970-е показала археологам остатки Юильского острога, через пару лет таинственно умерла. Остатки острога, несмотря на это, все-таки были вывезены в Новосибирск.
К концу 1980-х годов положение коренных народов Сибири и Севера в РСФСР было плачевным. Как следует из стенограммы первого съезда народных депутатов СССР 1989 года, продолжительность жизни коренных народов была ниже среднесоветской на 16–18 лет (доживали до 45 лет), детская смертность — втрое выше. Коренные жители в шесть раз чаще болели туберкулезом. Виной тому, говорится в работе екатеринбургского историка Ильи Абрамова, был маргинальный образ жизни в поселках и деревнях. Работали в пустеющих колхозах, на более доходную работу их могли не взять, а возможности отстоять свои угодья перед нефтяниками не было. Это отразилось и на ХМАО, где коренные народы в разгар перестройки составляли только 1,5 % населения.
В годы перестройки о проблемах малочисленных народов стали говорить открыто. В 1989-м по Центральному телевидению показали фильм новосибирской документалистки Раисы Ерназаровой «Колыбель» о тяжелом из-за разработки нефтяных месторождений положении варьеганских ханты. На уровне ЦК КПСС впервые прозвучало, что промышленное освоение Севера ведется без учета интересов коренных народов. В сентябре того же года в ХМАО появилась ассоциация «Спасение Югры», поддержанная местным самоуправлением.
В ХМАО возникло движение в защиту прав коренного населения, примеров которому Советская Россия еще не знала. В 1992 году стараниями «Спасения Югры», несмотря на ожесточенное сопротивление аффилированных с недропользователями и окружными властями депутатов, удалось добиться создания института родовых угодий, на которых можно вести традиционное хозяйство. Нигде больше в России не было такого механизма, позволявшего сохранить земли за коренными народами Севера.
Угодья могли получить — бесплатно и пожизненно — представители коренных народов, которые постоянно живут на «территориях традиционного обитания», те, кто захотел вернуться к традиционному образу жизни, старожилы, чьи предки так жили, либо бегущие с территорий промышленного освоения. Владельцы таких угодий, не имея права собственности на землю, могли распоряжаться ею и природными ресурсами по своему усмотрению, но с условием, что будут вести традиционное хозяйство, живя, как и их предки, в относительной гармонии с природой и не вредя ей.
Нефтяники же, если хотят вести добычу ископаемых на этих территориях, сначала должны получить разрешение на пользование от владельца или всей общины, в зависимости от того, кому дано родовое угодье. Еще требуется провести референдум среди коренных жителей, чьи интересы затрагиваются нефтеразработкой на участке. После этого решение об отводе земли должна принять окружная администрация.
После выданного разрешения, по положению о родовых угодьях, нефтяники должны заключить с владельцами угодий договор, в котором указаны период и условия работ, объем компенсации за все потери из-за освоения недр, заранее оговоренный и согласованный раздел доходов от освоения территории и арендная плата за использование земли.
«Мы встречались, договаривались. Если не мог договориться начальник управления, вопрос уходил на уровень заместителя генерального директора. Когда их [коренных народов] хотелки были больше, нежели полномочия начальника управления, выходили на заместителя гендиректора и на его уровне решали эти вопросы, только и всего», — так описал взаимодействие с коренными народами в разговоре с Perito бывший глава «Сургутгазпрома» и экс-сенатор от ХМАО Юрий Важенин.
Число угодий быстро увеличивалось. К 1 июля 1993 года власти выделили 128 родовых угодий в основном в Сургутском и Нижневартовском районах. К 1995 году их стало уже 412. На 2007 год насчитывалась 521 территория традиционного природопользования общей площадью порядка 15 тысяч гектаров (почти 28 % от всей Югры).
Такая либерализация быстро привела к скандальным ситуациям. На севере Сургутского района, 42 % площади которого к 1995 году занимали родовые угодья, «Сургутнефтегаз», осваивая Тянское месторождение, захватил строительными работами верховья рек Тромъеган и Пим. Местные ханты были против действий нефтяников. В знак протеста они поставили чум поперек дороги, но «Сургутнефтегаз» продолжил работы. Тогда местные тромъеганские ханты провели стихийный референдум, по результатам которого единодушно выступили против дальнейшего освоения территории.
Конфликт разрешился в пользу нефтяников. Результаты референдума власти Сургутского района признали недействительными, а границы района голосования поменяли так, что во второй раз в число голосующих попало население городов и поселков, экономика которых завязана на промышленном освоении территории. Об этом вспоминают Эндрю Вигет и Ольга Балалаева.
В 1993 году в Конституции были закреплены права коренных малочисленных народов Севера и обязательство государства защищать их. В 1996 году в ХМАО при окружной думе создана Ассамблея представителей коренных малочисленных народов Севера. Это максимум шесть (больше набрать не получалось) депутатов, которые избирались по специально созданному многомандатному национально-территориальному округу, охватывающему всю Югру. Они входят в ассамблею и должны законодательно защищать коренное население, а также проверять принимаемые законы на соблюдение в них прав малочисленных народов.
За эти годы дума при содействии ассамблеи приняла больше 70 законов о защите коренного населения, многие из которых остались лишь на бумаге. В законодательство ввели понятие общин коренных народов, очерчены традиционные виды хозяйства, закреплено право коренных народов изучать и знать свой язык. С 1996 года запущены программы поддержки занятости коренных народов, до 2003 года действовала жилищная программа «Жилье — аборигенам», по которой в городах возводились дома и целые микрорайоны, предназначавшиеся для представителей коренных народов.
С 2018 года власти Югры развивают проект цифровизации родовых угодий под названием «IT-стойбище». На сегодня доступ в интернет есть на территории 77 угодий. Власти планируют охватить высокоскоростным интернетом 175 угодий, на которых проживает больше трех тысяч представителей ханты, манси и ненцев. Но на деле даже телефонная связь там есть не у всех.
Поддержка положительно отразилась и на демографических показателях. Если на 1989 год численность ханты, манси и ненцев составляла 19 598 человек, то на первой Всероссийской переписи населения в 2002 году их количество выросло в 1,4 раза, до 28 222 человек. Сегодня, по данным переписи населения 2021 года, в Югре проживают 32 014 ханты, манси и ненцев, из них 15 259 — в городах. А те, кто ведет традиционное хозяйство, так или иначе привносят в него элементы современного быта: стиральные машинки, телевизоры, водонагреватели.
«Когда я работал в думе, с 2001 года, у нас было пять депутатов — представителей коренных народов, среди которых известный писатель Еремей Айпин. Эти представители коренных народов очень серьезно отстаивали свои земли, требования о необходимости сочетать развитие нефтянки и развитие народов ханты и манси. Сами представители коренных народов Севера всегда были открыты, доброжелательны, социально контактны. Они никогда не скрывали ничего», — вспоминает в разговоре с Perito Тагирзян Гильманов, на начало 2000-х годов работавший в начале 2000-х годов управляющим директором «Юганскнефтегаза» — одного из главных активов ЮКОС Михаила Ходорковского. В 2006 году Нефтеюганский суд со второй попытки приговорил Гильманова к трем годам условно по «делу ЮКОС», а «Юганскнефтегаз» отошел к «Роснефти».
На сегодня в Югре насчитывается около 487 нефтегазовых месторождений — это почти половина территории автономного округа, — из них 286 в разработке. Извлекаемые запасы оцениваются в 8,8 миллиарда тонн, а добыча по итогам 2023 года ожидается на уровне 215 миллионов тонн нефти. Это 40 % от всего объема нефтедобычи в России.
Месторождения обслуживают 47 недропользователей, но около 80 % добычи приходится на три компании: государственную «Роснефть» (43 %), получившую в 2000-х активы ЮКОС, а в 2013 году — и Самотлорское месторождение, «Сургутнефтегаз» (20 %), на счетах которого, по данным центра «Досье», нетронутыми лежат 57,5 миллиарда долларов США якобы лично для Путина, и «Лукойл» Вагита Алекперова (15 %).
При этом Югра, по словам главы Росприроднадзора Светланы Радионовой, один из самых грязных регионов России. По итогам 2022 года в ХМАО произошло 2,8 тысячи аварий на нефтепроводах, а объем зарегистрированных загрязненных нефтью земель составил 1,65 тысячи гектаров, из которых 1,5 тысячи гектаров приходится на две «дочки» «Роснефти» — «Юганскнефтегаз» и «Самотлорнефтегаз».
«Нефтяники многое научились делать. Но их инфраструктура на больших расстояниях постоянно приносит какие-то проблемы. Промысловые трубопроводы в Коми, ХМАО и ЯНАО наша головная боль, особенно в паводковый период. У многих компаний межпромысловые трубопроводы — 1970-х годов. Достаточно вспомнить несколько аварий, в результате которых был нанесен большой ущерб окружающей среде», — говорила Радионова в интервью РБК в феврале 2022 года.
К середине 1990-х число аварий с разливами нефти из-за старых трубопроводов и изношенного оборудования резко увеличилось. На 1991 год в Югре произошло 1 243 аварии, на 1 995-й — в 2,5 раза больше, 3 137. В 1997 году Сибирская лесная опытная станция впервые за историю освоения нефтяных месторождений в Западной Сибири выявила по всей Югре 39,9 тысячи гектаров загрязненной нефтью территории. Их них 30 тысяч гектаров приходилось на болота, а три тысячи — на поймы рек.
В 2006 году, когда югорские власти разработали реестр загрязненных нефтью земель, число аварий по вине добывающих компаний дошло до 4 815, а в 2007 году — до исторического максимума, 5 480. «К 2006 году в ХМАО был создан этот реестр. Каждое нефтяное пятно мы прошли вместе с нефтяниками, — вспоминает экс-глава Природнадзора Югры Сергей Пикунов. — У нас вышло больше семи тысяч гектаров. Это те загрязнения, с которыми были согласны все».
С тех пор нефтяные компании постепенно рекультивируют выявленные загрязненные земли, а объем зарегистрированных загрязнений в реестре ежегодно сокращается. «Лет через пять, по сути, выйдем на текущие объемы[порядка 1,5 тысяч гектаров в год. — Прим. ред.]. А львиная доля компаний уже избавилась от нефтезагрязненных земель», — уверен Пикунов.
Но нефтяники пытаются скрывать разливы. В июле 2021 года на Мало-Балыкском месторождении рядом с нефтепроводом Нижневартовск — Курган — Куйбышев разлилась нефть на площади два гектара. «Транснефть» заявила, что сотрудники принадлежащего «Роснефти» «Юганскнефтегаза» пытались скрыть аварию. До 100 кубометров нефтесодержащей жидкости попало в протекающий рядом ручей. «Правда УрФО» в 2018 году писала, что экологи неоднократно уличали структуры «Лукойла», работавшие на территории природного парка «Кондинские озера», в разливах нефти и сокрытии информации о них.
При этом нефтяные компании годами судятся с чиновниками, чтобы не платить за причиненный природе ущерб — и добиваются своего. «В последние лет пять органы надзора стали лучше следить за экологическими нарушениями, штрафы для нефтяников стали больше. Но надзору очень сложно у них выиграть. Когда тебе надо платить за разлив миллионы или миллиарды, ты нанимаешь лучших адвокатов, твоя цель — разрушить это дело. Не там ревизоры взяли пробы, не тот специалист приезжал, не там запятую поставили. А чем доказать? Суды затягиваются на годы. А там уже по 15 человек со стороны чиновников меняется, и им это уже не надо», — говорил «Кедру» глава общественной экологической организации «Зеленый фронт» Сергей Виноградов.
Несмотря на тяжелую экологическую ситуацию, нефть для представителей коренных народов стала способом сохранить свою национальную идентичность. «Аборигены очень редко рассматривают промышленные компании как место потенциальной работы [92 представителя коренных народов работают в нефтедобывающих компаниях Югры, по данным СПЧ на 2019 год. — Прим. ред.]. Значительные группы ждут от добычи нефти улучшения своей жизни через компенсации, именно это обстоятельство подпитывает сохранение аборигенной идентичности в ряде регионов», — пишет доктор исторических наук Наталья Новикова в своей книге «Охотники и нефтяники: исследование по юридической антропологии».
В последние как минимум 11 лет на территории Югры насчитывается 475 территорий традиционного природопользования (ТТП), на которых живут больше пяти тысяч человек. Фактически ТТП — это те же родовые угодья, которым сменили название, но которые оказались на федеральных лесных землях. Из принятого в 2006 году нового закона, — а старый перестал соответствовать федеральным нормам, — пропало упоминание референдума, стала возможна промышленная разработка при согласовании с пользователями родовых угодий обязательной компенсации убытков пользователям угодий и ущерба природе.
Нефтяные компании, ведущие разработку на 333 территориях угодий, суммарно выделяют в год порядка 700 миллионов рублей поддержки «по тысячам соглашений» с семьями коренных народов за пользование недрами. По утвержденному правительством ХМАО модельному соглашению, недропользователи поставляют представителям коренных народов бензин требуемой марки вплоть до окончания лицензии на разработку недр. С момента обустройства месторождения нефтяники бесплатно дают ханты и манси в пользование снегоходы, лодки, лодочные моторы и автономные электростанции.
«Простой пример: у компании „Сургутнефтегаз“ порядка 900 соглашений с главами семей из числа коренных народов, у компании „Лукойл“ — порядка 300 прямых соглашений. По всем предусматриваются комплексные меры поддержки. Причем внутри каждой вертикально интегрированной нефтегазовой компании созданы подразделения, которые осуществляют взаимодействие с коренными народами, и есть свои наработки. Допустим, „Лукойл“ уже больше 10 лет предоставляет коренным народам комбикорм для оленей», — рассказывает Новьюхов.
Исследователи Института экономики Уральского отделения РАН Владимир Логинов и Андрей Мельников в 2013 году выяснили, что доля денег в структуре помощи оговаривается отдельно и может доходить до 50 %, но и этого в целом хватает. По данным опроса среди коренных малочисленных народов Югры, проведенного в 2016 году Обско-угорским институтом прикладных исследований и разработок, 50,7 % респондентов считают, что заключаемые между аборигенами и нефтяниками экономические соглашения могут обеспечивать общины и компенсировать их затраты.
Материальная помощь коренному населению при этом вряд ли заметна для нефтяников. Суммарно чистая прибыль двух самых крупных нефтедобытчиков в ХМАО, дочерних структур «Сургутнефтегаза» и «Лукойла», по итогам 2022 года составила больше 143 миллиардов рублей. Самая свежая отчетность по дочерним структурам «Роснефти» в Югре есть только за 2020 год. По данным «Руспрофиля», по итогам 2020 года «Самотлорнефтегаз», «Няганьнефтегаз» и «РН-Юганскнефтегаз» получили суммарно 52,8 миллиарда рублей чистой прибыли, в 2019 году — 104,3 миллиарда рублей.
Реформа, которая бойко стартовала в 1990-х, до полноценной реализации не дошла. «Земельный вопрос так и не решен, — уверен президент Ассамблеи представителей коренных народов Севера в Думе Югры Еремей Айпин. — Текущий статус — это этап. Это шаг, один из выходов. Земля должна быть, по-хорошему, в общинной собственности, а не в пользовании, как сейчас. Но в том отношении, что нефтяники договариваются с коренными народами, у нас самый прогрессивный округ в России. Если территория попадает под освоение нефтяных месторождений, то нефтегазовые компании очень эффективно поддерживают людей, которые там живут. Материально, дороги строят, культбыт помогают обустраивать, средства связи. Это очень эффективно. Это есть».
Отношения с нефтяниками у ханты, манси и ненцев напряженные. Судя по опросу среди коренных малочисленных народов Югры, проведенному в 2016 году Обско-угорским институтом прикладных исследований и разработок, 35,7 % представителей коренного населения заявили, что в отношениях с нефтяниками «всякое бывает», а еще 5,6 % подтвердили, что есть конфликты.
В 2015 году в открытом письме губернатору ХМАО Наталье Комаровой главы хантыйских семей, пострадавших от разработки месторождений на их угодьях, заявляли, что из-за нефтяников их земли, богатые рыбой, ягодами и грибами, превращаются в пустыню. «Территории, на которых побывали нефтяные компании, замазучены, загрязнены строительным мусором, металлом, оставшимся после строительства нефтяных скважин. Нефтяные компании зарывают мусор в родовых угодьях, это менее затратно, чем вывоз и утилизация отходов», — заявляли представители хантыйских семей Сардаковых, Щуклеевых, Сопочиных, Лебедевых, Айпиных и Майоровых, выступавшие против работ «Сургутнефтегаза» на их родовых землях.
Загрязнение угодий вместе с выплатами от нефтяников провоцирует некоторых ханты вести обычную городскую жизнь за счет лицензионных соглашений. «Бывает и такое, что люди не живут на родовом угодье, а оно оформлено на них. Нефтяники там разрабатывают месторождения, а люди живут за счет нефтяников и не на угодьях. Это, в принципе, редко, но тоже есть в наше время. А в основном, если люди оформляют угодья, они и живут на угодьях, конечно», — говорит Ольга Ерныхова.
Порой конфликты перерастают в скандалы, которые все чаще заканчиваются победой нефтяников. Так, в 2014 году дочерняя структура «Газпромнефти» «Ноябрьскнефтегаз» получила лицензию на добычу углеводородов на месторождении “Отдельное», которое пересекается с территорией традиционного природопользования в Сургутском районе ХМАО, где живут 17 семей оленеводов. Иосиф Сопочин как глава родового угодья никаких документов с нефтяниками не подписал, а остальные семьи, по его словам, подписали. Компания проложила дорогу прямо по семейному пастбищу Сопочиных.
«Я не подписал, потому что мои условия им не понравились. Мы никаких денежных условий не предлагали. Мы сказали: просто не подпишем, эта территория является традиционным хозяйством, там пастбища, угодья. А они начали разводить нас давлением, закоулками… Остальные все подписали», — говорит Иосиф Сопочин корреспонденту Perito. Об истории его конфликта с «Ноябрьскнефтегазом» подробно писало издание 7 × 7, которое Минюст РФ считает иноагентом.
В 2017 году, несмотря на ноту протеста ООН, «Сургутнефтегаз» все-таки получил возможность вести нефтедобычу в границах природного парка «Нумто» и на священных местах для местных ханты и ненцев. Об этом подробно писали издания 7 × 7 (Минюст считает 7 × 7 иноагентом) и «Новая газета».
Доходит и до уголовных дел. Шаман Сергей Кечимов — ханты, хранитель священного для народа озера Имлор — был дважды судим по статье об угрозе убийством из-за конфликта с представителями «Сургутнефтегаза», ведущими нефтеразработку на озере. В 2013 году компания подтвердила наличие нефти на этом месте, а позже начала и добычу, несмотря на противодействие коренного населения.
Один раз, в 2014 году, Кечимов застрелил собаку нефтяников, которая бегала рядом с его оленьим пастбищем, пробралась туда и загрызла оленя. К шаману пришли нефтяники и полиция, которая, как писал «Коммерсантъ», подсунула мужчине чистосердечное признание на подпись. При этом Кечимов не знает русского языка и говорит на нем плохо. В документе утверждалось, что Кечимов угрожал нефтяникам оружием. Его приговорили к 30 часам исправительных работ.
«Они кораль [загон для ветеринарной обработки оленей. — Прим. ред.] мой поломали. У меня 60 оленей было — всех убили. Еще в суд написали, чтобы меня посадить, — рассказывает Сергей Кечимов Perito, едва выговаривая слова. — У меня оружие охотничье забрали, говорят: ты преступник. А вокруг в угодье вчера даже глухарей стреляли! Уроды! Нашу землю угробили. А сами миллионеры! Миллионами деньги получают, а нам говорят: нам помощь дают. Нам ничего не дают!»
Второй раз, в декабре 2022 года, дело завели после ссоры с нефтяниками. Работники «Сургутнефтегаза» рубили лес возле пастбища шамана. Замечания перешли в ругань, случилась драка. Издание «Россия коренных народов» утверждает, что работники «Сургутнефтегаза» избили Кечимова. Позже завели дело за то, что у Кечимова в этот момент за пазухой был топор, который шаман носит для работ на стойбище. Топором он якобы угрожал.
Окружная власть, уверены местные ханты, в лучшем случае не вмешивается в конфликты между нефтяниками и коренными народами, в худшем — поддерживает нефтяников. «У них все законно, а только у нас, у коренных народов ничего незаконно. Есть законы о правах коренных малочисленных народов Севера, и написано, что закон не нужно нарушать. А законы нарушают, еще как! А об этом все знают! И уже власть вся за нефтяников! Ибо, как нужна в государстве нефть, в первую очередь защищать эти интересы начинают. А интересы коренных жителей не обязательно соблюдать», — злится хантыец Сопочин.
Несмотря на принятые федеральные и окружные законы о защите коренного населения, эти народы, по сути, остались бесправными — так считает член экспертного совета по формированию реестра объектов нематериального культурного наследия Севера ХМАО-Югры Аграфена Песикова. В статье о проблемах защиты прав ханты, манси и ненцев она отмечает, что, несмотря на законодательную базу, у ревизоров и силовиков «нет даже отдельной брошюры этих законов. При обсуждении, принятии и правоприменении региональных законов, касающихся жизнедеятельности техногенного общества, о законах, уже принятых в защиту интересов аборигенных народов, никто не вспоминает».
Родовые угодья, поскольку на них нет права собственности, а земли формально принадлежат лесному фонду, используют все — от браконьеров, легальных охотников и рыбаков до силовиков, — оставляя после себя в лучшем случае мусор. А местные ханты и ненцы не верят, что им хоть кто-то сможет помочь.
«У нас все бывает. Но на более серьезные вопросы [о том, заходят ли в угодья браконьеры или охотники] я вам не буду отвечать. Потому что я не знаю, не могу сказать, что вы журналист! Вы, может, тот же самый нефтяник, но под журналиста представляетесь. Очень многие журналисты интересовались, приезжали, но эти журналисты никакого интереса коренного населения не будут поддерживать. Им легче поддержать нефтяников. Им нефтяники денег платят. Тоже за счет этого, наверное, живут. А мы-то журналистам че дадим?» — сокрушается Сопочин.
